УРОКИ «БЛАГОПОЛУЧНОЙ» МАМЫ ПРЕДРЫНОЧНОЙ ЭПОХИ

Эта статья – моя первая публикация. Она появилась в газете «Рабочая трибуна» («газете социальной защиты трудящихся» как она называлась тогда) 17 октября 1991 года. Статья очень четко привязана к реалиям того времени, уже ставшего историей – осени между двух «голодных зим». Первая из них – последняя зима социализма, памятная вечным дефицитом, Павловской денежной реформой, апрельским директивным повышением цен, которое помогло справиться с дефицитом на несколько летних месяцев. Впереди у нашей семьи (на момент написания статьи) три самых тяжелых месяца дефицита, Гайдаровское освобождение цен, первый шок и мучительное приспособление к реалиям рыночной экономики.

Это время каждый, переживший его, помнит по-своему, и легенды (очень и очень разные) уже почти неотличимы от фактов. Именно поэтому свидетельство из 1991 года мне кажется заслуживающим внимания. По сравнению с напечатанным вариантом я изменила название (статья вышла с придуманным редакцией заголовком «Не побегаешь – не пообедаешь» и подзаголовком «так живет в Москве любая «средней благополучности» семья»), сделала минимальные сокращения и исправила пару стилистических ляпов, получившихся при сокращении редакцией моего текста. Пришлось также дать некоторые комментарии, чтобы статья была понятна тем, кто уже не застал реалий умирающего социализма.

Многие, наверное, позавидовали бы нашей семье. Во-первых, ее регулярный доход около 300 рублей на человека, то есть, чуть выше среднего уровня бедности. Дополнительные доходы (премии и приработки) дают возможность подняться над этим уровнем. Позволить себе иногда овощи и фрукты с рынка, из тех, что подешевле, а в магазинах государственных не пересчитывать каждую копейку.

Во-вторых, трое взрослых (моя мама, муж и я) – научные сотрудники, имеют достаточно свободный режим работы. Мама и я к тому же работам на полставки, сидя по очереди с моей двухлетней дочкой. Поэтому мы можем делать покупки с утра, а если очень нужно, то и днем побегать. В общем, я думаю, когда ругают «зажравшихся москвичей», то имеют в виду таких, как мы.

Есть правда и другие стороны нашего благополучия. У дочки – диатез, а это означает, что о детском саде пока нечего думать. А значит трое взрослых должны разрываться между работой, приработками, ребенком и магазинами, постоянно что-то не успевая. В нашей семье нет ветеранов, инвалидов и других «льготных категорий». На работе у всех с заказами туго (примечание из другой эпохи: «льготные категории», они же «прикрепленные» получали продукты, отсутствовавшие в свободной продаже в магазинах; их можно было также получить в «заказах» по месту работы). Садов или огородов нет. Блата или знакомств – тоже. Короче говоря, наше питание практически полностью зависит от того, что можно купить в магазинах. К тому же у всех нас – многолетняя привычка уделять как можно меньше сил и внимания быту, никогда не стоять за дефицитом, спокойно обходясь без него. Прошлой зимой дефицитом стало все. Пришлось переучиваться. Много таких уроков пришлось пройти прошлой зимой, становясь, как я шутила «профессиональными покупателями».

Уроки азарта, только что не охотничьего, когда нужно «вычислить», в какой магазин и куда пойти, чтобы вернуться с «добычей».

Уроки терпения – не пройдя их, не купишь ничего.

Уроки достоинства, когда на звонки обеспокоенных родственников и знакомых со всех концов страны, которые начитавшись газет, звонят и спрашивают, не нужно ли чего-нибудь прислать, отвечаешь со смехом: «Чепуха, в Москве есть все, только купить – нервотрепка».

Уроки злости, когда натыкаешься в магазинах на горы масла или мяса с табличкой «для прикрепленных». Или, увидев какой-то дефицит в сумке у прохожего на вопрос: «Где дают?» получаешь ответ: «В заказе». Особенно сильно разбирала злость, если перед каким-то праздником из всех магазинов несли гречку – единственную крупу, которую признавала дочка. Ведь гречку купить в магазине невозможно даже теоретически. Ее мы выменивали и выпрашивали (даже мой начальник достал для нас два килограмма).

И уроки угрызений совести. За эту злость и зависть, когда видишь унылую очередь стариков на морозе перед столом заказов. Простите меня за недобрые чувства, инвалиды и ветераны! Я ведь знаю, что стоите вы не ради себя, а чтобы накормить детей и внуков. Ведь в эту зиму вы стали главными кормильцами семьи. И отстояв свою, «ветеранскую» очередь, шли и стояли в очередях «общих». Не рискуя показывать свои удостоверения (прим.: которые давали право покупки без очереди). Часто меня удивляло, как мало «молодеет» очередь по вечерам и выходным – все те же старики отбывали бессменную вахту с бесконечным и безграничным своим терпением, которого не достичь мне никакими уроками.

И два последних, самых горьких урока. Урок безнадежности, когда возвращается из магазина муж, а в сумке – только хлеб. Когда бежишь от прилавка к прилавку, а там пусто, пусто, пусто...

И урок страха, когда в разгар молочного кризиса с трибуны какого-то очередного съезда зачитали письмо московской матери: детей старше года «открепляют» от молочных кухонь (прим.: то есть, лишают гарантированного молока). Ужасу моему не было предела: дочке было уже полтора. Еле дождавшись утра я побежала на нашу кухню – молоко дали и ничего не сказали.

Передышка наступила весной, когда оправившись от шока новых цен, я обнаружила: после утренней пробежки по магазинам муж приносит домой почти все, что нам нужно. И скоро я уже разучилась стоять в очередях. Стала шарахаться от них как в «добрые старые времена». А к середине лета с головой ушла в работу, стала задумываться над тем, как выгляжу, и прочла несколько книжек. В общем, жизнь начинала походить на относительно нормальную.

И все же... все же остался незабытым самый тяжелый из уроков – урок страха. Он в том, с каким трепетом я каждый раз жду мужа, отправленного в магазин за молоком (мы уже расстались с молочной кухней) и с каким облегчением вздыхаю при его появлении: купил! В том, как я ворчу, слыша по телевизору или читая в газете о предстоящем голоде: «Надоело! Сколько можно нас пугать?». Нельзя сказать, что я не верю мрачным прогнозам. Просто нет сил думать, как мы будем жить, если они сбудутся. В том, что я не могу сдержаться, когда дочка плохо ест, хоть и начиталась умных книг, где написано, что в ее возрасте это нормально. Я кричу на дочку, а потом слышу, как она объясняет бабушке: «Будет голод, я попрошу у мамы кушать, а мама скажет: нету кушать»...

... Я все еще обхожу очереди стороной, потому что нет на них ни времени, ни сил: они отданы близким, работе, дому. Но каждый день вижу, как стремительно пустеют полки магазинов. И значит надо вспоминать все уроки прошлой зимы. А вместо этого хочется кричать, обращаясь к депутатам, префектам, бюрократам, демократам, к тому, кто услышит. Вы говорите правильные слова о защите слабых, но помогая ветеранам и инвалидам, вы почему-то не относите к тем, кого надо защищать, просто детей и просто стариков. Таких, как моя дочка, которая не ходит в ясли и не может рассчитывать на «первоочередное снабжение дошкольных учреждений». Таких, как моя мама, которая работает с 41-го года и до сегодняшнего дня, но не имеет нужных справок и значит льгот. Получается, что их должны защищать мы, молодые. Увы, наши возможности в борьбе с пустыми прилавками не так уж велики, а силы небеспредельны...

В понедельник я пришла с работы и услышала от мамы: «В нашем магазине дают сахар. Я записалась. Наша очередь 1070. Отмечаться в 7 вечера».