В ЭТОТ ДЕНЬ У МЕНЯ РОДИЛАСЬ ДОЧЬ. А У СТРАНЫ?

Не думаю, что многие сегодня с легкостью назовут точную дату первого съезда народных депутатов. Скорее наоборот, немногие вспомнят, что это такое и тем более удивительную атмосферу тех дней. Но ни я, ни мои близкие не забудем это время никогда. Потому что именно 25 мая 1989 года родилась моя единственная дочь.

Дух, царивший в те дни, который я не могу назвать иначе, как политическим сумасшествием, пробивался сквозь стены роддома, пробивался и в мою голову, казалось бы всецело поглощенную самым важным в жизни женщины событием. Самой с трудом верится, но в памяти осталось ...До рождения дочери - несколько минут. Во всяком случае, врачи и медсестры уже не рискуют отходить от меня далеко. Столпившись поблизости, они оживленно обсуждают животрепещущую проблему: кто, согласно регламенту, должен открывать съезд.

И все же всей меры съездовского безумия, охватившего общество, я не представляла, пока не попала с дочкой домой. Пока не увидела, как муж, привезя нас домой и положив новорожденную в кроватку, бежит включать телевизор. Пока не услышала как знакомые предлагают назвать дочь Съездиной. Пока запах кипятящихся пеленок (кто тогда знал о существовании памперсов?) и расписание прогулок накрепко не перемешались с депутатскими речами (мама зовет меня с балкона: " Кончайте гулять, сейчас будет Карякин выступать" )

В ту атмосферу всеобщего энтузиазма, когда с трибун звучало то, о чем раньше говорилось на кухонных посиделках, когда, казалось бы, навеки уничтожена система лжи и двоемыслия, а будущее открывает новые горизонты - в то, что это действительно было, сегодня верится с трудом. Но может быть еще удивительнее то, что мы совершенно не связывали ту веру в лучшее будущее и новые горизонты с какими-то практическими изменениями в нашей жизни. Нам, росшим в застойные годы, казался вечным и незыблемым весь ее порядок и то относительное благополучие, в котором мы существовали. Мы еще не знали, что жизнь нашей дочери, начавшаяся в те дни, будет совсем не похожа на нашу, и ее детство окажется гораздо теснее переплетенным с судьбой страны, чем мы могли себе представить...

Тихое дачное утро. Я выхожу с дочкой во двор умыться, а у нее, двухлетней, новое достижение: только вчера она научилась открывать кран и сейчас, опередив меня, несется и откручивает его на полную мощность. Она с хитрым видом глядит на меня, а я, вместо того, чтобы отругать ее за шалость или хотя бы закрыть кран, смотрю на эту картину и долго-долго хохочу. В этот момент выходит соседка по даче и говорит что-то совершенно непонятное: " Таня, вы знаете, переворот. Горбачева сняли" . До меня никак не доходит смысл ее слов, просто в душу вползает что-то незнакомое, но страшное. Автоматически закрутив кран и схватив в охапку так и не умытую дочь, я опрометью несусь в дом.

...Поздняя промозглая осень. Я иду с работы и у молочного магазина вижу очередь: молоко еще не привозили. Я встаю в очередь, стою с полчаса и тут выходит женщина в белом халате. Она громко объявляет: " Граждане, не стойте. С сегодняшнего дня молоко в наш магазин привозить не будут" .

Я отхожу в сторону и облокачиваюсь на прилавок. Ноги подкашиваются. Уйти из магазина нет сил. В голове стучит: " Нет, этого не может быть, моя дочь НЕ МОЖЕТ остаться без молока. Должен быть какой-то выход" . Наверное, вид у меня действительно ужасный: ко мне подходит незнакомая женщина и тихонько называет адрес магазина, где все еще бывает молоко.

...И снова лето. День независимости, праздник, оставшийся загадочным и по сей день. Настроение непраздничное: от мыслей о ценах и других жизненных проблемах отвлечься нелегко. Наша семья гуляет по небольшому подмосковному городку, где мы проводим лето, и, привлеченные звуками музыки, мы выходим на площадь перед клубом. Выходим - и я замираю от удивления. Играет оркестр, и вся площадь занята самозабвенно танцующими ...детьми, не старше шести-семи лет. Детьми нарядными и хорошо одетыми, как замечает мой практический ум. И не успеваю я ничего сообразить, как моя дочь оказывается среди танцующих и начинает так же самозабвенно носиться под музыку. Я смотрю на нее, такую счастливую, и в душу постепенно приходит спокойствие. Быть может, если в нашей непонятной новой жизни ТАК могут танцевать красивые, довольные дети - не так уж она и плоха, эта жизнь? И может быть, будущее обернется к нам светлой стороной?

...Снова праздник, новый, но уже более привычный: День города. Мы хорошо погуляли по Москве и наконец выходим на Ленинские горы. Первое, что мы видим, - огромная гроздь воздушных шаров. " Сейчас купим шарик" , - обещаю я, зная, что шарики - предмет дочкиного вожделения. Продавец называет цену, я по привычке пересчитываю ее в молоко, и руки опускаются: шесть пакетов. " Нет, - говорю я. - Это невозможно. Слишком дорого."

Дочь не капризничает, но как-то сразу грустнеет. Поблизости продается что-то вкусное, и мы встаем в небольшую очередь. Пока она движется, я как завороженная не могу оторвать взгляда от молодого парня, которому продавец надувает все новые и новые шары. Десятый, одиннадцатый... Я ничего не могу с собой поделать, я тупо пересчитываю стоимость грозди с каждым новым шаром. Вот она уже приблизилась к моей зарплате. Перевалит за нее? Нет, не перевалила. " Довольно, - кричат парню из стоящей рядом машины. - Времени нет, поехали." Я, мысленно ругая себя за проклятую скупость, подхожу к дочке. " Может быть, все-таки купим шарик?" " Нет, - отвечает она твердо. - Не надо"

Пропустим несколько лет. Дочь росла, умнела, капризничала, болела ...Пошла в школу. Мы работали, изо всех сил стараясь приспособиться к новой жизни. Наверное, нам повезло в этом больше других, иначе не оказалась бы возможной следующая сцена.

...Ранняя весна, последние остатки снега. Такси несет нас в аэропорт, а я никак не могу поверить, что это правда: мы все втроем(!) едем отдыхать в теплые края (!) за границу (!!). А дочь? Она в восторге, что впервые в жизни полетит на самолете, увидит теплое море, но в отличие от меня не видит в этом ничего удивительного. И доехав до аэропорта, первым делом тащит папу покупать мороженое. И почему-то, вспоминая дочь в этой поездке, я вижу ее не у моря или под пальмой, а именно в этот момент: с мороженым в одной руке и игрушечным котенком - в другой, она весело и уверенно разгуливает по Шереметьеву, будто всю жизнь только и делала, что летала за границу.

...И воспоминание последнее. За окном - снег, холод и темнота. Я занята неблагодарным делом: пытаюсь объяснить дочери, почему мы ОБЯЗАТЕЛЬНО должны погасить свет в ее комнате. Рассказываю что-то о Галине Старовойтовой, о тех, кто хочет помнить ее и погасить свет в память о ней, но у меня ничего не получается. Все, что связано с моим сегодняшним поступком, осталось в том времени, когда дочь только родилась и потому ей совершенно неизвестно. И все же ровно в восемь мы гасим свет. Проходят томительные три минуты, мы зажигаем свет и начинаем напряженно вглядываться в дом напротив, такой же как наш. Это новое непонятное действо завораживает дочь, делает ее притихшей и серьезной. Вместе мы считаем: вот зажглось одно окно... второе... третье... И у каждого стоят люди и, подобно нам, ищут в чужом доме незнакомых единомышленников.

Погасло и зажглось три или четыре окна. " Мало, - шепчу я. - Очень мало" . А дочь, чувствуя мое огорчение, сначала пытается меня утешить (" Может быть, не все знали? Не все пришли с работы?" ), а потом засыпает вопросами: " А сколько было бы много? А почему ты хотела, чтобы было много? А что бы было, если бы окон было много?" . Я пытаюсь, что-то сообразить, но очень скоро понимаю: я не знаю, что ей ответить.